Вол пересел на лавку к молодым.
- Как, говоришь, баб склеить можно? – спросил он, заглянув в Мишкин смартфон.
Вадик, разочарованный отсутствием внимания к его рассказу, отмахнулся и принялся с энтузиазмом накачиваться пивом.
- В контакте, хотя, тебе скорее одноклассники подойдут, - сказал Мишка. - Там сучки в возрасте готовы на стену лезть от недоеба.
- Так, это-то и нужно! – воскликнул Вол. – Показывай, куда нажимать.
Вол полез в карман за телефоном и протянул его Мишке.
- Слышь, Вол, ты его в каком веке брал? – ухмыльнулся Орлов.
- А чего? Тысяч в семь влетел лет пять назад, аппарат будь здоров!
- Интернет вроде настроен… - сказал Мишка, сосредоточенно водя пальцем по крохотному экрану.
- Хрен его… - растерянно сказал Вол, тщетно пытаясь уразуметь Мишкины манипуляции с телефоном.
Покончив с анкетными данными соцсети, Мишка навёл камеру на Вола.
- Че творишь? – сказал Вол, прикрывшись ладонью.
- Нужна фотка в профиль, - пояснил Орлов. – Сядь нормально!
- Погодь, - сказал Вол, и растопырив ноги на лавке, выкатил грудь и сунул в зубы сигарету. - Давай, чтоб по-босяцки!
- Придурок что-ли? – сказал Мишка, и отобрав у Вола торжественно поднятый стакан, а следом цигарку, пригладил ему волосы да выставил наклон головы. Напоследок, Мишка замахнулся кулаком в причинное место Вола, отчего тот мигом сомкнул колени. – Теперь потянет.
Вспышка ослепила, но Вол не посмел шелохнуться. Применив фотофильтры, Мишка удовлетворенно улыбнулся и показал экран Волу.
- Лучше ты, один хрен, выглядеть не будешь, - сказал Мишка.
- Ну-ка це, - Вол забрал телефон, - где тут уже жать, чтобы баб посмотреть?
Мишка ткнул в экран и Волу отобразился список имен с фотографиями.
- Ба! Это ж мои школьные друзья! – удивился Вол и принялся листать профили. – Мороз! Костян Белых! Вон смотри, это Казан – Виталя Казанцев, каратистом был. Ишь ты, я думал, он как два года преставился.
- Ты, алкота, сам пяток лишних землю коптишь! – оскалившись вставил Вадик.
Вол отмахнулся, не отрываясь от просмотра, но вдруг замер и поднес экран к самому носу.
— Это ж Машка, деваха моя со школы! – воскликнул Вол и показал фото приятелям. – Я ее того-этого, распечатал на экскурсии в дендрарий. Год, наверное, проходили… даже больше, после выпускного тоже бывало дело.
- Милфа… - заключил Мишка, не разделив энтузиазма. – Стремная какая-то, хотя… - он оглядел Воловью физиономию в крапинку, - для тебя самый вариант.
- Ха-ха, - гоготнул Орлов, - зубы, че у кобылы. Кем работает? Клянусь, она у меня мудя щупала в военкомате.
Уязвленный, Вол отодвинулся на другой конец лавки и отправил сообщение:
«- Машутка здравствуй узнала кто пишет?»
Тишина. Вол наполнил стакан и начал потягивать, то и дело поглядывая на экран. «Поди спит», - подумал Вол и было собрался выйти покурить, но телефон пиликнул.
«- Привет, Валентин) Так ты на одноклассниках есть? Не видала тебя раньше.»
Вол со страху осушил стакан и настрочил ответ:
«- Молодежь затащила в омут»
«- И правильно)
- Рассказывай, как ты, что ты! Сколько лет прошло… ((»
Вол почесал онемевшую от выпитого щеку, задумался. Фантазия отказала в прошлом, предпочитая скабрезные мечтания.
«Потихоньку помаленьку. Работаю. Выпить закусить хватает»
«Ладно прибедняться. У вас пилотов зарплаты до небес!»
Он вспомнил, как юношей грезил летным училищем. Целый выпускной год Валентин цокал каблуками по школьным коридорам, подражая офицерам, выпячивал грудь, а кепку носил исключительно набекрень. Если прежде Валентин охотно пренебрегал обязанностями ученика, то два последних класса он самозабвенно учил, посещал и корпел. Все же классный руководитель (женщина в серой кофте с лицом того же цвета) настойчиво увещевала Валентина задуматься о несколько приземленном ремесле, которое выбрали остальные – токарь, монтажник, слесарь (водитель, вообще, элита). Учитель понимала слабость школы, а денег на взятку, чтобы перевести ребенка в лицей или гимназию у родителей Валентина не было. Но аргументы взрослых не могли убедить юного мечтателя, в глазах которого они слили борьбу за лучшую долю и призывают к покорному смирению. Первыми сдались учителя, потом родители сломились под напором решительности, взрослые подточили себя мыслями: «ну, а почему бы и нет», «настойчивость горы свернет» и «терпенье и труд…». В итоге, на школьном балу учителя с гордостью ставили примером для остальных будущего курсанта Волшебного, а матери, поправляя дочерям белоснежные передники, шептали присмотреться, сверстники же из самых перспективных спешили воздать уважение Валентину, чтобы заручиться выгодным контактом, будто бы Валентин уже облачился в авиаторский мундир. А дальше… Валентин провалил экзамен в лётный институт. Недобрал пару баллов. Поверженный, Валя покидал корпус приемной комиссии с осознанием несправедливости. От сгоревшей мечты тлела обида: на взрослых, что недожали, и на себя, что был жалок и наивен. Летом от безделья Валя частенько кирял пиво с дворовой пацанвой. Однажды на кураже вскрыли ларек. Милиция предложила закрыть дело в случае призыва, так обритый Валька из СИЗО поехал топтать сапоги, предварительно соврав Машке, что отбывает в Оренбург присоединиться к летному курсу, а она, девчонка-девчонкой, увидала форму, молодых парней, окруженных слезливыми родственниками, и ни секунды не сомневалась и только думала, как правильно отыграть роль будущей жены офицера. Прибыв в часть Валька был бит на протяжении полугода, что длилась «духанка». Однако, с увеличением срока службы его статус рос. В быт вернулась водка, человеческая еда с гражданки, и девки, что в обилии водились в поселке неподалеку от части. Машка не прикидывалась святой и открыто написала через год, что не дождалась и выходит замуж. Навалившись на бойницу у входа в казарму, Валька курил одну за одной и не мог накуриться, в семь побрел в ленинскую комнату посмотреть программу «Время», а там Горбач сидит и говорит: «Дорогие соотечественники… Сограждане… В силу сложившейся ситуации…». Закурила рота, даже дневальный на тумбочке. Какая там Машка…
Каждое новое воспоминание помогало Волу изловчиться в переписке. Мишка предупредил, что самое страшное в интернет знакомствах – это слово «Ясно.», которое трактуется, как «Шел бы ты нахрен, да поскорее потому, что, бросив переписку сейчас, я выставлю себя безразличной сукой, коей, впрочем, являюсь, но усердно скрываю. Следующее сообщение можешь не посылать. Едва ли дождешься ответа. Ведь я буду общаться с мужиками с фантазией, в отличии от некоторых! Под некоторыми я имею ввиду тебя! Не мужик! Ах, ах, настоящих мужчин уже нет…». Поэтому Вол, наморщив лоб, пытался выдавать оригинальность, блуждая по извилинам посредственности в алкогольном кумаре.
- Извините, пожалуйста, что подошел к вам. Меня Леха зовут. Я сам из Алейска буду.
Вол оторвал глаза от экрана и увидел тощего мужичишку в распахнутой куртке поверх выцветшей майки. Лицо его было таково, словно младенец крепко попил лет двадцать пять, трудясь на приисках. На бритую лысину со лба расходились волнами глубокие морщины, оттого что Леха постоянно поднимал брови.
Вол взглянул на часы. Три часа. Выходит, за перепиской улетело почти полтора. Кроме него за столом остался лишь Мишка, но и тот на держался исключительно на волевом желании продолжать сиесту. Леха пожал обоим руки и продолжил стоять у стола. Прикинув, что от эдакого ханыги опасности не много, Вол устало промотал беседу с Машкой и признался себе, что приехать к ней сейчас едва ли получится, однако, задел безусловно положен. «Однако ж нагородил…» - чесал щетину Вол, читая, ударные комплименты, помню – не забуду никогда, отдельно выделялась сочиненная карьера пилота дальней авиации, настолько принципиального, что, он не смирился с тем как разбазаривали его родную часть и подал рапорт. От некоторых пассажей Вол смеялся в голос.
- Я сам алейский. Лехой звать. Вы извините, мужики, конечно.
Между телефоном и глазами Вола появилась затёртая пятерня. Поздоровавшись снова, Вол спряла гаджет в карман и недовольно уставился на Леху. Тот в свою очередь, малость покачиваясь, отображал в лице невинность, на какую, конечно, способно лицо мужика за сорок. Мишка рукой предложил гостю присесть. Леха сел с краю и поставил на угол стакан с пивом.
- Ты чего подошел-то? – спросил Мишка.
С виноватым лицом крестьянского интеллигента Леха поднялся и протягивая руку Мишке сказал:
- Леха! Сам я алейский… Вы не подумайте, что я какой-то гад, я Леха…
- Да садись ты, - сказал Мишка и вновь пожав Лехину руку, усадил его на лавку.
- Мишка, блин, нахрен? - шикнул Вол.
- А можно, да? Вы извините, я нормальный, не какой-то… - насупившись сказал Леха и пригубил пива, как вдруг поднялся: - Алейский я…
- Ты уже десятый раз знакомишься, - отрезал Мишка и усилием посадил на лавку. – Пей, отдыхай, это общее место. Сидеть можно везде, где свободно, если ты не любитель залупится. Без неприятностей давай.
- Да, я нормальный, с Алейска приехал… - объяснял Леха.
- Слушай, - сердито сказал Вол, - сел – сиди, выпивай, мы тут своей кампанией отдыхаем. Понятно?
Он подсел к Мишке и достал телефон, чтобы показать фотоальбом Машки, дабы заработать пацанское одобрение.
- Работали на земле всю жизнь… - с энтузиазмом обратился Леха к Волу и Мишке, но увидев их полнейшее безразличие, поник и продолжил как бы сам с собой. – Теперь в колхозе работы нет, пришлось в центр податься. Раньше силы были, а потом никому... Мать схоронил, а за дом выручил гроши. На первое время в городе едва... Пенсии тысяча семьсот рублей. Ну, как теперь?
- Сколько тебе? - Мишка краем уха услышал последнюю фразу.
- Тридцать девятый идет, - послушно, как на экзамене, ответил Леха.
- Служил говоришь? – в Мишкиной голове сходилась цепочка.
- Да, в мотострелках, - ответил Леха.
- Тебе не насрать, что он там делал? – недовольно сказал Вол. – Не отвяжемся же.
- Погоди, - отмахнулся Мишка, затем пораскинув спросил: - В первой принимал участие?
- Не успел. Во второй, - с тем же послушанием ответил Леха.
Мишкины глаза округлились, и он протянул Лехе руку. Вол потянул Мишку за рукав.
- Бомжара какой-то. Чего ты его слушаешь? – шикнул Вол
- Он ветеран, понимаешь? Ветеран! – ответил Мишка, злобно поглядев на руку Вола.
- Алейский я, Лехой кличут, - с радостью представился Леха.
- Знаю я, знаю… - с тяжелым сердцем сказал ему Мишка. – Можно было сразу догадаться…
Леха сызнова повторил историю с переездом, и Мишка слушал со вниманием. Подобной перемены в приятеле Вол уразуметь был решительно не способен.
- Можно в туалет? – спросил Леха, закончив исповедь.
- Можно. Спустись вниз, там налево, - спокойно сказал Мишка.
Поднявшись, Леха спросил, можно ли оставить свое пиво. Получив утвердительный ответ, он отошел на пару шагов, однако, повернулся с совестливым лицом и сказал:
- Вы не подумайте, что я мразь какая-то, я нормальный. С Алейска я.
Мишка вышел из-за стола и, подойдя к Лехе, протянул ему ладонь, а следом обнял, шепнув на ухо:
- Спасибо тебе, брат. Мы помним, что ты сделал для всех нас.
Вол недовольно провел ладошкой по лицу и сунув в зубы сигарету, вышел на крыльцо.
Осовело Вол окинул взглядом потухшие окна пятиэтажек. Он захотел присесть на ступеньки, но те покрывались слоем рвоты и слюны. От мысли о вое жены насчет замаранных штанов у Вола заболели виски. Он спустился вниз, где такие же, как он сам, парочки полуночных пьяниц курили в перерыве между подходами за очередной порцией пенного. Их лица освещали только блики иллюминированной вывески, ведь одинокий фонарь у дороги давно сгорел, видимо на его счет еще не пришло время принятия «принципиального решения». Прикуривая, Вол краем глаза оглянулся на шпану, то ли бранившуюся, ли прибывавшую в задорном угаре. С той стороны раздался невнятный выкрик. Вол отхлебнул из бутыли, взятой с собой, отвернулся и, угадывая опасность, побрел за крыльцо отлить.
- Слышь! – расслышал Вол второй оклик.
Никто из пьяниц не обернулся, и Вол не причислил себя к наиболее бесстрашным представителем рода человеческого, потому под личиной постороннего брел себе дальше.
- Ты че, меня игноришь что-ли?
Пацанский выкрик раздался ближе, чем хотелось Волу, и пьяницы единодушно решили: жертвой выбран именно Вол, потому стали таращится с боязливой, но предвкушающей ухмылкой. Шея Вола занемела, оттого пришлось оборачиваться переступая, точно зашуганной дворняге. Вожак шайки подошел вплотную, из его расстегнутого ворота шел пар. Вол сжался всеми членами, но обделенный способностью черепахи, замер, краем мозга вспоминая наущение папаши не двигаться, когда скалится уличный пес.
- Сиги есть? – нагло спросил вожак.
Вол мямлил.
- Хуй изо рта вынь, когда говоришь! Курить есть? – повторил вожак.
Дрожащей рукой Вол протянул пачку.
- Парочку возьму? – вожак отчего-то решил проявить пацанскую галантность.
Вол с облегчением закивал. Получив, что хотел вожак кинул пачку обратно, но Вол сумел ухватить скользкую упаковку.
- Ты че, от меня съебаться хотел? – между делом поинтересовался вожак, закурив.
- Да, я просто как-то не подумал, - растерянно ответил Вол.
- Раз не хотел, выходит, ты имеешь мне что-то предъявить? – нарочито издеваясь, ухмыльнулся вожак.
- Я? – удивленно спросил Вол, понимая к чему идет разговор, и инстинктивно попятился.
- Ты куда? Я с тобой общаюсь! Попутал что-ли бухой?
- Нет, нет, - замотал головой Вол и попятился быстрее.
- А ну, стой, бля! – прикрикнул вожак и, подавишь вперед, притопнул тяжелым ботинком по влажному асфальту.
Тогда Вол побежал изо всех сил, что оставалась в хмельных ногах, покуда печень не сдавило от боли. И пускай рукав до локтя был залит пивом, бутыли Вол не бросил.
***
Суки! Твари мразотные! Песьи… псы! - бормотал он на ходу. – Вы - дебилы, понимаете, последние дебилы! – развернулся Вол, отвечая незримому обидчику, после укоризной мысли. – Постой, постой… Проблемы с уважением, вот что не дает покою. Из той, сука, чтоб их уважал я, - последнюю букву он протяжно провыл, - надо заслужить! Хули, когда в девяносто шестом фуру зажигалок привез, никто не спрашивал, стоит ли уважать Валентина Волшебного! Ноги, суки, целовали! Все сразу: дай, дай… И ведь давал, не отказывал! Долбаеб… Ууу… - словно от боли застонал Вол и выпил остатки выдохшегося пива и, едва удержав его в желудке, отбросил мятую тару в кусты.
Путь домой был невыносим. Обессилевшая голова повисла словно надломленная. Вол глядел, как ноги попеременно вылетают и шлепают по асфальту. О том, чтобы вызвать машину не было речи. «Чтоб я платил этому жулью? Обшманает и выбросит в переулке», - заключил он, и пнул воздух вслед проезжавшему мимо такси. В отчаянии Вол пустил трусцой через дворы, но миновав лишь одну пятиэтажку, рухнул, задыхаясь. На земле он ощутил благостный отдых, к которому брел все это время. Вол с улыбкой закрыл глаза. В нескольких метрах раздался скрип тормозов. «Заметут!» - с болью подумал Вол и с большим усилием поднялся. В темноте дворов изредка попадались одинокие лампочки подъездов. Лишенный терпения идти по дорожкам, он пер напрямик через гаражные лабиринты и лез сквозь заросли кустов. Пробирался, падал, поднимался, осматривал не угодил ли в собачье дерьмо (или в человечье, разница не велика), из последних сил решался на спринт, но тотчас падал, налетев на переломанную оградку, кусок бетонного блока, врытую в землю покрышку. После он садился на бордюр отдохнуть, курил, глядел на ржавые карусельки и качели, вспоминал детство, мамку в косынке, треугольные пакеты с молоком, блатные песни под гитару с пивком, плакал, оттого начинал чихать. Он разглядывал машины, которыми были сплошь заставлены дороги у подъездов, бомжей, без стыда нырявших в мусорный бак, а рядом из такси вываливались полуголые девки, падая на каблуках, и скребли магнитным ключом замок домофона. Вол тяжело дышал, сил на мат не осталось, и, обоссавши торец панельки/гараж/тополь со спиленной кроной, отправлялся в дорогу. Чувствуя жажду, он закупался в круглосуточных подвальчиках, что в изобилии попадались на пути. И пускай Вола выворачивало, но он настойчиво вливал в себя пойло. В том не было желания. Заглатывая из горла, Вол утверждал безразличие к настоящему, проклиная грядущее, чтобы добить, наконец, прошлое, суть которого он сам. Где-то в пути он потерял понимание времени, а после, зачем и куда идет. Его лишь забавляло, как глупо по асфальту шлепают ботинки.
***
От грохота Клавдия нехотя поднялась с кровати, и тяжело вздохнув, пошла в коридор, нащупывая впотьмах кнопку выключателя. Внезапный свет ослепил тещу, которая высунула растрепанную седую голову из своей комнаты. Она молча смотрела на дочь, а дочь смотрела на входную дверь, в которую падали удары. Обе молчали. На миг удары прекратились, но следом гадко завизжал звонок. Теща перекрестилась и ее лицо расслабилось в принятии.
- Давай, чего ждешь… - сказала она оглянувшейся Клавдии. – Соседи полицию вызовут, потом греха не оберешься.
Клавдия подошла к двери и щёлкнула затвором замка.
Услыхавший нужный звук, Вол силой толкнул дверь и ввалился внутрь, зашибив жену, не успевшую посторониться. На половичке он поскользнулся и упал, больно зашибив локти, отчего вскрикнул. Клавдия ступнёй отодвинула ноги мужа и спешно захлопнула дверь. От подобной небрежности Вол стонал и в попытке подняться разметал выставленную рядком обувь и опрокинул столик с телефонной книгой. Он ухватился за повисшую на проводе трубку, но теша вцепилась в нее, и оттянула пальцы зятька. Клавдия подняла Вола за подмышки.
- Что ты сказала? – крикнул Вол, приняв ее кряхтение за брань, вдруг вырвался и залетел в туалет, где его вывернуло в унитаз и вокруг него. Откинувшись, он на крачках заполз в ванную комнату. Теща заглянула в проем туалета и покачала головой, крестясь. В ванной раздался звук воды, после короткий хруст и поток брызг обдал комнату. Махнув изливом смесителя, Вол шлепнулся навзничь, в падении ударяясь обо все, что только было.
Вол лежал недвижимо. Его лицо и грудь поливал фонтан из проломленного смесителя. Женщины переглянулись. Однако, Вол заскулил несвязным матом.
- Вытаскивай, - тяжело выдохнув приказала теща и, переступив через зятька, принялась искать общий кран подачи воды.
Клавдия вытянула мужа за руки в коридор, и упала вместе ним, поскользнувшись на луже.
- Слава богу, Колька не видит этот ужас… - причитала теща в ванной, затягивая ржавый барашек крана.
- Кто-о? – провыл Вол.
Приподнимаясь, он больно надавил локтем на живот Клавдии, от неожиданной боли она вскрикнула и с силой оттолкнула Вола.
- Сволочь… – Клавдия поднялась. – Сын твой, Николай! Уехал, чтобы не видеть этой мерзости, бесконечных попоек, отца, что орет дурниной на крачках у подъезда! Другие отцы занимались сыновьями, учили, вкладывали. А ты? Ты! Паскудник!
Она кричала, нависнув монументальным бюстом над Волом. Сперва он опешил от резкого нападения, но алкоголь лишил его страха.
- Но зато им занималась ты! Со своей мамашей! – огрызался Вол, прижатый к стене. – Охуеннно занимались! Пошла ты, Клавка! Всё в церквы водили, да в бабские кружки, тьфу, - Вол сплюнул, но попал себе на грудь, - изо-хуйзо, ссаная скрипка … А! Вышивка, блять! Как я мог забыть вышивку? Сраный бисер постоянно пятки колет!
- Я - женщина, я не могу жигуль разобрать! – прокричала Клавдия. – И не должна уметь! Я не должна знать, как воспитывать мужчину!
- Тише! Соседи! – шикнула из ванной теща.
- Отстань! – отбрехалась Клавдия.
- И поэтому ты позволила поступить в филамор... фирмо… фигамони… В музыкалку эту столичную! Чтобы он остаток жизни с бомжами по переходам пиликал с протянутой рукой.
- От осинки… - философски сказала теща.
Клавдия взглянула на нее, словно получила плевок в лицо.
- В каждой его неудаче виноват ты! – с ненавистью прошипела мужу Клавдия. – Ты никогда его не любил!
- За что? – развязно крикнул Вол. – Сделала из него пидора!
- Поэтому Коля не хотел приезжать! – сказала Клавдия и ушла на кухню, захлопнув за собой дверь.
- Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал Вол, ему мерещилось ворчание из-за двери кухни.
Утомившись браниться без ответа, Вол стянул промокшую куртку, швырнул ее в сторону и, освобождаясь по пути от остальной одежды, пополз в кровать.